8–9–8 - Страница 40

Видимо, этот Герберт Маркузе — какая-то экстраординарная, сверхвыдающаяся личность, если девушка требует его с той же яростью, с какой умирающий от жажды требует воды! Чуть позже, уже сблизившись с Линдой, Габриель поймет, что ярость — ее естественное состояние, к чему бы она ни относилась: к бесконечным революционным проповедям, антиглобалистской агитации или сексу. Но в тот момент он серьезно взволновался по поводу Маркузе, кто он? С Фейербахом и Фурье все более-менее понятно, один — философ, другой — социалист; статьи о них есть в «Nouveau petit LAROUSSE illustré» 1936 года. Там имеется даже упоминание о Льве Троцком — русском интеллектуале и палаче, до небес раздувшем пожар революции в несчастной, заснеженной и заледеневшей-бр-бр России. Но Маркузе там нет точно. Очевидно, это более поздний продукт развития цивилизации, ведь с тридцать шестого столько всего успело произойти!

Давно пора сменить «Nouveau petit LAROUSSE illustré» на его обновленную и модернизированную версию.

— …Значит, Фурье, Фейербах и Лев Троцкий, — послушно повторил вслед за девушкой Габриель. — И этот, как его… Карлос Маригелла, городской партизан.

— И Маркузе! — напомнила она, подняв вверх руку с раскрытой ладонью: как будто собиралась поклясться на Библии.

— Да-да, и Маркузе… Боюсь, что с этим будут проблемы.

— С кем именно?

— Со всеми…

— Хочешь сказать, у тебя нет никого, кто близок по духу Фиделю и Че?

— Нет, но…

— Маркс?

— К сожалению…

— Представители «франкфуртской школы»?

— К несчастью…

— Цитатник Мао?

— Увы. У меня нет и цитатника. Зато есть Ницше. Шикарное прижизненное издание на языке оригинала. Может, Ницше подойдет?

— Я не читаю на немецком, — отрезала девушка.

— Вы расстроились?

Габриель и сам расстроился до последней возможности. В кои веки попался покупатель, который ясно представляет, что ему нужно, — и он, Габриель, не в состоянии удовлетворить этих нужд.

— Расстроилась? — Девушка рубанула по воздуху той самой ладонью, при помощи которой собиралась клясться на Библии. — Да я в ярости! Будь на моем месте парень, он бы набил тебе морду за такой обман.

— В чем же обман?

— В том, что ты называешь магазин «Фидель и Че», чем привлекаешь прогрессивно настроенных людей, а для них-то как раз ни черта не предусмотрено… Что тут у тебя есть?

— Много чего…

Пошарив глазами по полкам, а лучше сказать — прицеливаясь, девушка произвела первый выстрел:

— Ага. Сраные буржуазные любовные романчики!

— Что вы имеете в виду?

Проследив за взглядом девушки, Габриель впал в уныние: только черствый, бессердечный и не слишком культурный человек может назвать «сраными» и «буржуазными» романы Джейн Остин, Эмилии Бронте, Маргарет Митчелл и Колин Маккалоу! Они такие пронзительные, они исполнены романтики, величия духа, благородства, стоицизма и тоски по несбывшемуся.

— …Что вы имеете в виду? «Грозовой перевал»? «Поющие в терновнике»? «Гордость и предубеждение»?

— Вот-вот, их и имею. Сплошное заламывание рук, сокращение вагины и жевание соплей.

«Сокращение вагины» особенно впечатлило Габриеля. Если эта девчонка говорит о подобном с незнакомым человеком, то какие тексты уготованы близким людям?

Страшно представить.

— Вы не совсем правы, но я не буду вступать с вами в дискуссию. — В нем снова проснулся миротворец. — А что касается Фурье, Фейербаха и… Герберта Маркузе… Я могу заказать их специально для вас. Дней через пять, в худшем случае — через неделю, вы их получите.

— Фью! — выгнув губу, присвистнула девушка. — Через неделю меня здесь не будет. Даже через три дня.

— Уезжаете домой?

Вот он и спросил про дом: ясно ведь, что его ранняя гостья — не местная. Говорит на английском (замечательно, что Габриель — с благословения Фэл — выучил-таки вездесущий Ingles) и является обладательницей медных волос, веснушек и такой белой кожи, что ни один загар не пристанет. А если пристанет, то моментально вызовет солнечный ожог. Бедная воздыхательница Маркузе!.. Габриель тотчас же представил, как солнце впивается в беззащитную кожу девушки, жалит ее скорпионьими лучами и никто не в состоянии ее защитить: фантомы Троцкого и Фурье с Фейербахом чересчур увлечены своими теориями, а карманный цитатник Мао слишком мал по размеру.

— …Уезжаю в Нидерланды, в Эйндховен. На семинар по теории и практике «Великого Отказа». Слыхал про такой?

— Нет.

— Кто бы сомневался! Обуржуазившийся тип, который сбагривает тупорылым обывателям всякий хлам, никогда не будет участвовать в «Великом Отказе»!

— Если бы вы объяснили…

— Тебе?

Голос пламенной обличительницы буржуазии тут же наполнился высокомерным презрением, но Габриель замечает только его тембр: он чем-то похож на тембр звонка в магазинчике — такой же чистый и ясный. И если снять с девчонки ее дурацкую бандану, ее дурацкую красную футболку, ее дурацкие штаны и самый дурацкий во всей вселенной пацифистский медальон PEACE; уложить ее медные волосы и обрядить в кринолины и платья из атласа — что получится тогда?

Героиня Джейн Остин. Героиня Эмилии Бронте. Героиня Маргарет Митчелл.

Исполненная романтики, величия духа, благородства, стоицизма и тоски по несбывшемуся.

— Эй! Ты чего это на меня уставился?

— Ничего. Просто так, — смутился Габриель.

— Так я и думала. Ты сексист. Смотришь на женщину как на вещь. В контексте удовлетворения своих низменных страстишек.

— Вы ошибаетесь…

Универсальное баррикадное «ты» сбивает Габриеля с толку, оно предполагает известную степень знакомства и даже близости или, по крайней мере, совместную борьбу с десантом контрреволюционеров на Плайя-Хирон. У девушки, которая ни с того ни с сего стала говорить ему «ты», красивые глаза и совсем не революционные пухлые губки. Габриель чувствует головокружение и перебои в работе сердца. Нечто похожее он испытывал, когда читал знаменитое описание могилы великих любовников Тристана и Изольды: когда из земли пробиваются розовый куст и виноградная лоза, чтобы, обвив друг друга, цвести вечно.